Пишет  Тихие радости зла:

Не ушибся, сынок?



A Mother’s Reckoning: Living in the Aftermath of Tragedy

Спустя пятнадцать лет после школьного расстрела в Колумбине мать одного из убийц-самоубийц написала внезапно хорошую книгу. Казалось бы, основная интрига более чем известна: жила абсолютно нормальная на вид семья, пока семнадцатилетний сын с дружком не пришли в школу с обрезами и не убили тринадцать человек, ранив еще 23, а потом покончили с собой – что тут можно написать за пределами нездоровых сенсаций. А здорово читается, потому что в основе лежат невыдуманные авторские вопросы: как получилось, что нормальный, хороший мальчик стал массовым убийцей и покончил с собой? как родители могли не замечать, что с ним происходит, и считать его вполне хорошим мальчиком?

У книжки мамы монстра 9 шансов из 10 оказаться или жалкой, или скучной, или отвратительной в попытках переложить вину на кого-нибудь другого, или отречением от этого несчастного, ужасного ребенка, или просто плевком в душу родителей убитых детей. Ничего этого нет, Сью последовательно и твердо говорит об одном:
читать дальше
она всегда будет любить Дилана, скорбеть по нему, беречь его память
вина Дилана и Эрика перед жертвами трагедии однозначна и неизбывна, ее ничем нельзя смягчить, никакими объяснениями
тем не менее, ее ребенок – тоже жертва этой трагедии, а они – родители, потерявшие ребенка
Дилан не был чудовищем, его семья была нормальной семьей
поиск причин не является попыткой обелить преступников, а только способом предотвратить трагедии
И самый главный – самый болезненный тезис книги состоит в том, что такие вещи случаются не с выродками, у которых на лбу все написано, а такими же людьми, как все мы. Это какой-то Лавкрафт в переложении: под тонкой пленкой привычного, нормального мира клубится первобытная тьма. Я понимаю, что Сью, при всей ее риторике признания вины и ответственности, пристрастный свидетель: когда весь мир видит в дневниках Дилана весьма открыто прописанное кровавое безумие, она считывает там тоску, одиночество, стремление к любви – и много-много сердечек. Тем не менее, они правда нормальные люди. После расстрела жизнь семьи разбирали под микроскопом – против Клеболдов было подано тридцать шесть судебных исков, следствие шло годами, прямо во время расстрела, когда оглушенные Том и Сью стояли во дворе, их дом вычистила полиция, забрав все, что могло быть уликами – если бы с виду обычная семья действительно хранила бы какие-то мрачные тайны, их бы обнаружили.

Да, Дилан и Эрик за год до расстрела взломали фургон и украли дорогое оборудование. Их мгновенно поймали, Дилан сразу сознался, и подростки даже не попали в криминальную систему, а прошли через программу реабилитации, откуда их отпустили с самыми похвальным отзывами. Раньше срока! Потом оба подростка проходили психотерапию, родители пристально мониторили их жизнь, обыскивали комнаты, и не заметили ничего.

Вот это особенно поразительно. Только после расстрела Клеболды узнали о хоумпейдже Эрика с призывами к насилию, о том, что сетевой ник их прекрасного мальчика был VoDKa, и Дилан основательно пил. В школе обоих травили популярные ученики, особенно всем запомнился случай, когда задорные спортсмены окружили этих двоих, обливали кетчупом и обзывали педиками. Кто-то прыгал на капоте старого БМВ Кевина, специально, чтобы испортить машину. Колумбина оказалась довольно гадким местом, впрочем, не уникальным.

Сью пишет, что люди начали приходить к ней со своими историями, как подростки успешно скрывали от родителей ужасные вещи. Одну ее знакомую, которой Сью восхищалась как удивительно гармоничным и счастливым человеком, оказалось, страшно травили в школе, и апофеозом этой травли было изнасилование капитаном футбольной команды в школьной же раздевалке, после которого травля еще усилилась. Родители не знали ничего. Другие рассказывали об аналогичных вещах – раннем алкоголизме, издевательствах, глубоких депрессиях. Кто-то говорил, что сам бы всех перестрелял и застрелился с наслаждением.

Вот и Дилан был вполне в пределах нормы по поведению: шутил, веселился, за неделю до расстрела выезжал со своей девушкой на выпускной бал, все, как положено: смокинг, лимузин. Это самое удивительное: для Дилана Колумбина должна была закончиться совсем скоро, буквально через пару недель! И он уже был принят в колледж. То есть, как бы там в школе погано не было, все, считай уже на свободе.

Пока читала, думала, что же делать с подростками, чтобы защитить их от себя же. Потому что правда, полно откровенно плохих вещей, которые легко скрыть даже от внимательных родителей. Сью предлагает пристальней обыскивать комнаты, просматривать личные компьютеры и трясти-трясти-трясти, если видишь, что ребенок становится каким-то странноватым. Ее другие знакомые после всего этого урока так натрясли из дочери очередную страшненькую историю, которая произошла прямо у них под носом. Но я не знаю, конечно, как правильно. Обыскивать – вряд ли, дети не идиоты, они только поступают по-идиотски. Упорно выяснять причины, по которым ребеночек вдруг стал мрачен – наверное, да, но, скажем, я была угрюмым подростком и ненавидела школу, при том, что я очень хорошо училась, у меня было много поклонников, нормально все шло.

С другой стороны – ну как нормально. В мае последнего школьного года подросток из нашего класса шагнул из окна (к счастью, это было окно третьего этажа, поэтому кончилось все только переломом позвоночника и годами реабилитации). Тогда мне казалось, что покушение на самоубийство – проявление слабости и, главное, нечего было так плохо пробный экзамен по математике сдавать. Не то чтобы я это произносила вслух, но мое и общее мнение было примерно таким. Теперь, уже почти двадцать лет спустя, я понимаю, что была тихая травля, пусть даже без обливания кетчупом, был нездоровый школьный коллектив. Возможно, герой этой истории с наслаждением бы выстрелил в наши довольные пятерочные рожи. Кроме того, в классе открыто и изощренно терзали другого ученика. А еще мальчики как-то собрались и так избили физрука, что на уроки он смог ходить только через месяц, и лицо у него почти перестало шевелиться из-за шрамов. При этом, я училась в очень хорошей математической школе, и мы не были избалованными золотыми детьми. Я не вспоминала об этом всем много лет, и только мысль “а у нас ничего подобного не было” внезапно подняла затертые картинки.

Я думаю, что главная и единственная защита, которую могут привить родители подростку – это видение перспективы. Школа не навсегда. Отрочество не навсегда, нужно только дотянуть до совершеннолетия, и можно будет делать, что хочешь: будут вокруг люди, которых сам выбираешь, будут деньги, билеты на любой самолет и любой образ жизни. Видимо, с детства нужно показывать временную перспективу вперед и назад – через игры, отсчитывание дат на календарях, составление линеек времени, сравнения хронологий, планирование. Как в еврейском анекдоте, держать над кроватью табличку “это временно”. Потому что обыски комнат – нууу эээээ, они в своих непонятных телефонных приложениях успеют наоткалывать номеров, пока в них разберешься.

В книге меня поразило много деталей, о которых я не знала. Самое главное – это какая-то необычайно богатая и развитая культура сочувствия в США: подруга Дилана сделала альбом с фотографиями Дилана и хорошими, добрыми воспоминаниями о нем и подарила его родителям. Учительница принесла Сью новогоднюю елку из бумаги и игрушки-оригами, которые Дилан когда-то сделал для нее в подарок, пришла, рассказала, что помнит о мальчике. Друзья и соседи вышли к окнам Клеболдов с транспарантом “Мы вас любим. Вы хорошие люди” – в тот период, когда вокруг дома толпились репортеры со всей страны. Это даже не говоря о традиционной домашней еде, которую приносят людям после трагедии, чтобы они могли хорошо поесть, когда им не до походов в супермаркет и готовки. Клеболдам отправляли чеки (которые, как утверждает Сью, они никогда не обналичивали). Со всей страны предлагали помощь самого разного рода. Знакомые и коллеги отказывались давать комментарии прессе, один репортер с недоумением спрашивал у секретаря: почему никто не хочет рассказывать о Клеболдах?! – потому что они хорошие люди, – ответила она. Было и плохое – угрозы, оскорбления, постоянные вопросы “кем надо быть, чтобы не заметить в собственном ребенке такое?”, обвинения в плохом родительстве. Душераздирающий эпизод, когда в память о жертвах трагедии поставили пятнадцать крестов и посадили пятнадцать деревьев, а потом отец одного из погибших уничтожил два креста и кто-то срубил два дерева.

Даже поведение полиции поражает: через какое-то время всем родителям устроили встречу в библиотеке, где закончился расстрел, чтобы они увидели место гибели своих детей. Клеболдам дали зайти отдельно. А вот еще эпизод: вечером в день расстрела семье все еще запрещали заходить в их дом, все отели, мотели и ночлежки в округе были забиты прессой – и вот их выпустили из участка, и они сидели на пустом паркинге, не зная, куда именно им идти, чтобы не навлечь на дом, который их примет, волну репортеров. Спрятались у дальних знакомых, прожили у них месяц.

Нам трудно себе представить уровень прессинга, под которым жили Клеболды после Колумбины. Первые лет пять они были муравьями, которых выжигают лупой, пристальное внимание общественности не ослабевало, подогреваемое новыми поворотами судебных дел. Плюс крошечный городок, в котором чуть ли не каждая семья оказалась затронута трагедией: кого не убили и не ранили, тот тоже не уцелел, шок был слишком велик. Эндрю Соломон брал у Клеболдов обстоятельное интервью для своей книги о не таких детях “Далеко от яблони” и спрашивал: почему вы не уехали, оставив это все позади? Они ответили, что под программу защиты сведетелей им не попасть, а так – в любом месте их быстро опознают как тех самых монстров, и все начнется по новой и еще хуже.

Сью предстает в своей работе нехвастливо-героической женщиной. Она всю жизнь вела дневники, и после Колумбины письменные практики были ее основной терапией. Через десять лет после расстрела она написала эссе I Will Never Know Why, через почти уже двадцать – эту книгу. Сейчас Сью активист движения за предотвращение суицидов. Каждый раз, когда она представляется перед началом доклада, у людей отвисают челюсти, но она все равно продолжает работу, надеясь, что сможет кому-то помочь.

Писать книжку Сью помогал Эндрю Соломон, автор “Далеко от яблони”, которую я считаю одним из самых потрясающих нон-фикшинов, которые только есть на свете. Соломон написал к книге Сью большое предисловие, и он же поддерживал ее работу – читал рукописи, давал советы. Возможно, поэтому книга получилась такая мастеровитая, там и композиция интересная, и своя целостность есть. Не поделочка.

Я рада, что эта книжка стала бестселлером NYTimes. Ее правда действительно почитать родителям, ну и пусть Сью заработает немного денег, суды выжали Клеболдов досуха. Поскольку издание свежее, русского перевода еще нет, но я бы рекомендовала сделать заметку на будущее, кто не читает на английском.

отсюда

URL записи

Не свое | Не Бест? Пришли лучше!

08.08.2017 в 13:48

Пишет  MagdaM:

навеяно...
И все-таки как много людей путают слова "вина" и "ответственность".
Даже те, кто пользуется вторым словом, часто под ним подразумевают первое. Даже психоведы.
Похоже вообще многие плохо понимают, что такое ответственность за свою жизнь. Слова "ты отвечаешь за свою жизнь" для многих многих означают "ты должен контролировать те события, которые в твою жизнь приходят, и если они тебе не нравятся - сам дурак. Сам виноват в этих событиях". Понятно, что это бред, и понятно, что если ответственность за свою жизнь интерпретируется таким образом, само упоминание о ней вызывает ярость и гнев. Ну или уже уныние.
читать дальшеВ реальности мы не так уж хорошо можем контролировать события, приходящую в нашу жизнь. Нет, часть можем, довольно некоторого умения выстраивать причинно-следственные связи (привет всем вкладчикам второго раунда МММ), но это только часть. Причем не такая уж и большая. Причем если про МММ понятно, на мой взгляд, то есть более сложные взаимосвязи, которые реально не все могут простроить. Из-за недостатка информации или неумения ее обрабатывать. Например люди, взявшие кредиты в валюте а потом оказавшиеся в невообразимых долгах, вполне возможно просто не обладали навыками анализа ситуации. Еще часть событий мы не можем контролировать, но можем снижать вероятность их наступления. Иногда значительно, иногда совсем чуть-чуть. А иногда вообще не можем никак и все это видимость. И, наконец, есть довольно большая часть событий в нашей жизни, которую мы вообще никак контролировать не можем. Контролировать волей, я имею в виду.
И тогда, какая такая ответственность за свою жизнь, если львиная ее часть не поддается контролю. Логично? А вот и не логично.
Жизнь человека по большей части составляют не события, а его реакция на эти события. Чувственная и действиями. И если я не могу повлиять на определенное событие, поскольку его начало и его логика могут лежать далеко за границами меня и моих возможностей/способностей/навыков/сил, то уж мои действия и мои реакции принадлежат мне. Я им хозяйка. И значит мои реакции - моя ответственность.
А дальше следующая ловушка. Адепты идеи, что чувства и действия принадлежат самому человеку, часто развивают ее в некое требование взять эти эмоции и чувства под контроль строго определенным образом. С точки затрат энергии, кстати, самым простым - через обесценивание, через отмену. Типа ну и что что случилось ***, всем плохо, в Африке, вон, дети от голода умирают. Хватит тут страдать и по потолку бегать .
Обесценивание и отмена чувств, направленные на себя, вызывают заторможенность и общее снижение ресурса - невозможно отменить какое-то чувство точечно, уходит целый пласт. Отменяя возможность чувствовать горе, человек отменяет и возможность чувствовать радость. Но жизненный ресурс в основном мы набираем как раз через состояние радости.
Требование же обесценивания, поступающее извне, от такого вот адепта ответственности за свою жизнь, снова вызывает гнев и ярость. И правильно. Поучайте лучше ваших паучат (с)
Так что такое ответственность за свою жизнь, если смотреть на нее как на ответственность за свои реакции на внешние события? У Дяченко в "Мигранте" про это очень сильно сказано: Я хозяин себе.
Но если ты себе хозяин, не господин, а именно хозяин, в самом правильном, рачительном смысле этого слова, то это прежде всего означает внимание и заботу и спокойное принятие необходимости разбираться с всеми болезненными и сложными ситуациями, готовность растить, развивать и укреплять. Из этого состояния сознания, ребенка с ободранной коленкой сначала утешают, вытирают слезы, обрабатывают ссадины и раны, а не набрасываются на него за то, что он кровищей замызгал чистые полы, порвал штаны и не восклицают "Тебе же говорили, не делай так!". Даже если реально сто раз говорили.
И дело не в любви. Она может быть, а может и нет. Дело в реальности и эффективности. Если необходимо вырастить и развить, дать опору, то орать на ребенка в момент боли и ужаса неэффективно. Вообще бесполезно. Автоматизм можно вбить, печать поставить, но в долгосрочном периоде это всегда уродует и не дает развиваться.
Почему я вдруг заговорила о детях? Просто когда мы попадаем в ситуацию сильных чувств, особенно боли, ужаса, ярости, мы в этот момент частью себя регрессируем до детского состояния, и обращаться с собой в этот момент стоит так же - утешить боль, оказать необходимую помощь и только потом разбираться с происходящим, делая из него выводы для дальнейшей жизни. То есть понимая, как жить и действовать теперь, в изменившихся обстоятельствах. И по возможности исправляя то, что можно и нужно исправить. Или делая что-то принципиально новое. Не всегда имеет смысл отстраивать руины, бывает, что освободившееся место стоит использовать совсем иным способом.

URL записи

Из интервью с фольклористом Никитой Петровым

— В каком сейчас состоянии находится современный русский героический эпос?

— Последние (или крайние) четыре былины записали в 2005 году на Пинеге, в деревнях Архангельской области. Одна более-менее героическая — «Илья Муромец и разбойники», другие — балладного содержания. Былина-баллада — поздний жанр, который также называется бабьими старинами. Это рассказ о неудачной женитьбе богатыря, о социальных отношениях внутри двора или города, то есть там нет ничего героического или его очень мало. Возможно, что такие тексты еще будут фиксироваться в единичных вариантах, но в целом можно сказать, что русский героический эпос — это как древнеегипетский язык: жанр мертвый, про него знают, его расшифровали, но многое непонятно.

читать дальше— Почему былины перестали петь?

— Процесс начался в 30–50-е годы ХХ века. Первая причина банальна: половину сказителей убили на войне, и поэтому если позже что-то записывалось, то это были уже не героические былины, которые обычно пелись мужчинами, а былины-баллады, более женский жанр.

Кроме того, в 30-е годы со стороны властных структур возник запрос — должны были появиться героические песни о подвиге советского человека, не богатыря прошлого, а богатыря настоящего. Собиратели начали ездить в деревни. Сказителям стали привозить газеты, книги про Сталина и Ленина, Чапаева, советские выборы и так далее. Но не всегда только собиратели влияли на возникновение нового советского эпоса, запрос был и снизу — в конце концов, сказителем быть почетно: им платили деньги, возили по стране. Иногда это был и собственный патриотический почин сказителей-импровизаторов — спеть о власти и о государстве. Получилось так, что сказитель, человек устной культуры, вдруг оказывается в ситуации, когда он вынужден читать газеты для того, чтобы спеть какую-то былину о событиях советского времени. И в этот момент сказительство заменяется на написание текста и его редакторскую обработку фольклористом — текст устный превращается в текст письменный. В итоге новины — новые песни
о народе-богатыре — стали также называться эпосом, вытесняя эпос настоящий.

Еще есть любопытная гипотеза, она принадлежит моему учителю Сергею Юрьевичу Неклюдову. Согласно ей эпос умирает, когда прекращаются войны, основанные на рукопашной схватке. Грубо говоря, героический эпос теряет популярность именно тогда, когда схватка с огнестрельным оружием в руках заменяет поединок с холодным оружием, референтная реальность исчезает, устный текст не может опереться на реалии материального мира. Доказать эту гипотезу, наверное, невозможно, но она очень красивая: эпос действительно поддерживает боевой настрой бойцов, его пели перед схватками и поединками.

Какое место занимают былины в современном мире? Былины выходят в медиапространство. Взять, к примеру, мультфильмы компании «Мельница», рассчитанные на очень широкую аудиторию, не только на детей. Там богатыри выполняют функции отечественных культурных супергероев, которых не было ни в советское, ни даже в постсоветское время. Есть Бэтмен, есть Супермен, есть Капитан Америка — а вот героев отечественного разлива не существует. Разве что Чебурашка (но он не супергерой) или сомнительные супергерои Штирлиц и д’Артаньян. И вот в последнее время происходит своего рода импортозамещение: создается прототип своего национального героя, имя и подвиги которого так или иначе берутся из фольклора, но на самом деле это виртуальный бриколаж — микс Васнецова, сказки, былины и диснеевского мультика. Это позволяет городскому и не только городскому населению — которое, конечно, давно уже не является носителем фольклорной традиции в прямом смысле этого слова — каким-то образом поддержать свою идентичность, сказав: да, у нас есть свои русские супергерои — это Илья Муромец, Добрыня и Алеша Попович. Не так давно вышла серия нарисованных мультфильмов «Three Russian Bogaturs» — это очень похоже на мультфильмы про казаков («Киевнаучфильм», режиссер Владимир Дахно), которые ходили за солью и участвовали в Олимпийских играх. Троица борется с Годзиллой, пытается сделать так, чтобы «Титаник» не потонул, и спасает Красную Шапочку от волка. Мы видим, как богатыри вливаются в привычное медиапространство и замещают собой персонажей, которых имели в виду сказители, когда пели былину.

— Есть ли шанс у богатырей стать новыми супергероями? Не помешает ли казенный патриотизм всенародному признанию?

— Люди не видят в этом казенного патриотизма. Собственно, тут работают довольно тонкие механизмы: для подрастающих поколений, для детей, которые смотрят эти мультики, это просто прикольный герой, который делает интересные штуки. Но этот герой — «свой», да еще и «исторический». Те, кто смотрел курс и читал про былину, понимают, что установка на достоверность и отсылка к типизированной истории — ее основная черта. Если раньше на какие-то школьные праздники дети могли нарядиться в вампира, Бэтмена или чертика, то сейчас могут в богатыря — Алешу или Добрыню. В продаже существуют и такие костюмы — они пользуются спросом. Конечно, на Comic-Con  эти персонажи вряд ли попадут, но в России они точно будут конкурировать с Бэтменом и Суперменом.

К слову, о влиянии и значении мультиков. Я проводил довольно интересный эксперимент: просил в разных школах пяти-семиклассников пересказать былины об Илье Муромце, Алеше Поповиче и прочих. Практически сто процентов рассказывали только то, что видели в мультиках. И хотя в школьной программе есть былины, вероятно, учителя (само собой, не все) не уделяют этому должного внимания, а у школьников сохраняются поверхностные представления только о былинном стиле и о паре-тройке героев. То есть у нас происходит конструирование фольклора, такой виртуальный фольклор, который как бы направлен в прошлое. Но по сути это героизация культурного героя.
...— Попадают ли современные реалии в фольклорный процесс?

— Я вот недавно занимался таким компаративным исследованием: пытался понять, как в XIX—ХХ веках верили в сглаз, что оберегали от сглаза прежде всего и как это сейчас происходит, на материале современных интернет-запросов. Выясняется, что есть некоторые базовые ценности, если пользоваться понятием пирамиды Маслоу. Причем современный городской человек ничуть не меньше верит в сглаз и порчу, чем его сельский предшественник. Любопытно, что если проанализировать запросы в «Яндексе» по слову «сглаз», то выяснится, что люди боятся сглаза не их коровы (как было бы век назад), а машины или работы, будут использовать для защиты от сглаза не только молитву, но и аят. На первом месте, кстати, и в рассказах XIX века, и в современных, — здоровье детей и боязнь его лишиться.

Другой вопрос — когда вдруг активизируются запросы со словом «сглаз»? Забавно, но в символически опасное время и в чужом пространстве: во время новогодних праздников, 23 февраля, 8 Марта и во время летних каникул. Если что-то непонятное происходит с человеком в это время или в поездке на отдыхе, он скорее всего будет искать «фольклорную» причину неприятности.

читать дальшеЕсть девочка, с которой мы с Васей часто гуляем. Девочку зовут Диана, ее дочку Алиса. И вот Диана постоянно учит Алису давать сдачу. Поначалу я не обращала на это внимание, но мой ребёнок, умеющий контактировать различными способами (взять за ручку, обнять, поцеловать, поменяться игрушками, угостить вкусным, отойти от обидчика, залезть ко мне на ручки, а не только толкнуть в ответ) начал общаться как это Алиса - драться. И вот сегодня я не выдержала и спросила Диану, а почему она учит только давать сдачу. Чтобы могла постоять за себя- был ответ.

Со стороны это выглядит так: Алиса ( которая ещё не разговаривает) подходит к Васе и явно хочет пообщаться, но не знает как. Она поступает единственным способом, который ей мама объяснила - бьет Васю. Вася толкает ее в ответ, Алиса падает, начинается рёв.

Дети играют колошматят друг друга мягкими игрушками (Алиса не умеет играть иначе, мама учит только драться), потом им надоедает, они просят деревянные кубики, Диана их выдаёт !!!!!!, зная как наши то дети играют вместе, но и результат не заставляет себя ждать, в один момент Алиса замахивается на Васю и от Васи ей в лоб прилетает кубик. Ссадина, шишка, рёв до хрипоты.

Кто виноват? Для меня ответ очевиден- непутевая мамаша.

Итак я спросила: а ты предлагаешь Алисе иные варианты действий кроме ударить в ответ? например, когда она в следующий раз замахнётся на Васю, удержи ее руку и предложи взять Васю за руку. И что же вышло? Девочки взялись за руку и довольные пошли гулять. Алиса просто не умела этого!!!

И таких детей как Алиса на площадках я встречаю много. Для меня это тупиковая ситуация, я не хочу учить ребёнка давать сдачу. Да, нужно уметь постоять за себя, но таким ли способом? Увы, но во взрослой жизни встречается слишком много людей, для которых агрессия- единственный способ коммуникации.

Вот недавний случай. Стою в очереди на кассе, за мной женщина с сыном-подростком. У женщина такое лицо, что то ли день не задался, то ли вся жизнь. Я втыкаю в телефон, не замечаю как подходит моя очередь и чувствую, что меня грубо толкают тележкой. Я бы могла обернуться, сделать замечание, вступить в перепалку, испортить себе настроение, но вместо этого тупо проигнорировала. Расплачиваясь, обнаружила, что не взяла дисконтную карту магазина, а скидка получалась приличная, около 400₽. Тогда я повернулась к женщине и попросила ее карту. Женщина оторопела (явно не ожидала от меня такого подвоха ) и протянула карту, я поблагодарила, а ее сын подросток грубо накинулся на мать: зачем ты помогаешь. Какие выводы можно сделать из этого случая?

Первый и самый очевидный. Прояви я агрессию, то не получила бы карту.
Второй. У зачуханных родителей растут зачуханные дети. Казалось бы, мальчик подросток- самый возраст для восхищения миром, впереди столько достижений, целый огромный мир и совсем скоро ты отправишься его покорять, но вместо этого он тратит внутренним ресурсы на спор в очереди магазина. Даже я на это не трачу внутренние ресурсы, а мне по возрасту куда более положено превращаться в сварливую бабку)

Вот именно эту мысль я и хочу донести до Васи, что ты имеешь право на любую эмоцию, но только тебе решать, как ее проявить. Ты можешь толкнуть, унизить, нахамить в очереди- потратить свою энергию на этот негатив, а можешь не обратить внимания, простить если ситуация позволяет, проигнорировать, уйти, посмеяться, пожалеть обидчика. По себе знаю, что злость и агрессию очень продуктивно пускать в трудовую деятельность. Бывает есть дело, к которому и подступаться не хочется, а вот разозлило тебя что-то и высвободившуюся негативную энергию пускаю именно на это дело - и вуаля, пару часов и недельная работа выполнена.

Тогда я решила понаблюдать уже за Дианой и поняла, что у неё две реакции на агрессию в ее сторону: ответная агрессия и защита в стиле "я не виновата". И вот второй вариант ей в себе явно не нравится, поэтому дочку она учит только первому варианту - постоять за себя. И ведь не она одна. Сколько на наших площадок мам и бабушек, которые ходят за чадом и поучают "толкни, дай сдачу, не дай себя в обиду". Мне сразу хочется сделать рука-лицо и сказать "чему вы их учите? Ведь всегда найдётся тот, кто сильнее и ему уже не дашь сдачу, не толкнёшь. Что тогда вы предложите своему чаду? Сами пойдёте толкать?"

Неужели у людей эмоциональный спектр настолько мал, что они не видят иных выходов из ситуации? Почему они не учат детей другим способам коммуникации? Неужели думают, что если научат толкать других детей на площадке, то тем самым вырастят успешную сильную личность? И может быть правы все-таки они, а не я?

Длинный получился пост, убрала под море)